Простилась она и с Добролютой, с которой сблизилась за это время, почти как со второй матерью. Ведь не так давно только Добролюта была единственным близким ей человеком на свете, выхаживала, понимала, утешала, защищала, давала уверенность, что она не одна. На Любозвану Дивляна старалась не смотреть, чтобы не возвращаться мыслями к Вольге и не рвать и без того изнемогающее сердце.

В Словенске остановились всего на два дня, а потом поплыли дальше на полудень вдоль западного берега Ильмеря. От обоза осталось всего восемь лодей: пять киевских и три ладожские. Из словеничей их теперь сопровождал один Медыня, взятый как проводник: он не раз ездил с товарами на Ловать и хорошо знал дорогу. А без проводника в протоках ее устья, как говорили бывалые люди, будешь блуждать, пока не угодишь прямиком на Ту Сторону, в гости к Ящеру.

Погода испортилась, похолодало, и Дивляна сидела в лодье, от ветра загороженная со всех сторон щитами и закутанная в три толстых плаща. Помня о том, что совсем недавно она тяжело болела, Велем отчаянно боялся, как бы ее не продуло снова — как же везти больную девушку в такой далекий и неведомый путь? Ветер поднимал на озере волны, лодьи болтало, людей окатывало брызгами.

На третье утро пути по озеру, когда недалеко уже было устье Ловати, с передней лодьи вдруг закричали. Порывы ветра заглушали слова, но Велем на всякий случай приказал людям приготовиться. А потом и сам разглядел причину тревоги. Им навстречу по озеру шла целая вереница лодей — шесть или семь, и в каждой сидели вооруженные мужчины. Пока не удавалось разглядеть, варяги это или нет, но Белотур и Велем одновременно повернули свои лодьи к берегу. А высадившись, немедленно стали готовиться к бою. Встречные тоже пристали и тоже поспешно выбрались на берег, выстраиваясь в боевой порядок.

— Да это плесковские! — вдруг охнул Велем, вглядевшись. — Воевода Рощень сам! Глянь, Стояня, это ведь он? Вон, мужик в рыжей бороде, в шлеме варяжском?

— Точно, Рощень! — подхватил Сокол. — И отрока вон того я знаю, Мушатой зовут.

При этих известиях Дивляна вздрогнула и невольно переменилась в лице. Несмотря на ветер и холод, ей стало жарко. Она уже привыкла к мысли, что Вольга уехал и смирился с потерей невесты, а его отец, князь Судислав, не захотел ссориться со словеничами. Но вот он здесь! Направляется в Ладогу! И судя по тому, что с собой князь взял большую дружину, ехал он вовсе не с подарками к чужой свадьбе. Но что теперь будет? Дивляна затрепетала; мелькнула мысль, что все еще может измениться… Но как? Белотур и Велем, конечно, не отдадут ее плесковскому князю, и если он будет настаивать, произойдет сражение… И ни той, ни другой стороне она не могла желать победы или поражения, ведь воеводы с обеих сторон были близки и дороги ее сердцу. Теперь она лучше бы умерла, чем стала причиной для новой схватки между Велемом и Вольгой.

— Верно, что плесковские? — К Велему, за рукав которого в тревоге цеплялась Дивляна, подошел Белотур. Он уже успел натянуть кольчугу, рядом отрок держал его шлем восточной работы, а другой отрок — щит, и во всем этом веселый киевский посол выглядел истинным воином — сразу стали бросаться в глаза его высокий рост и крепкое сложение. Двигался он в боевом снаряжении легко и привычно, что говорило о немалом опыте. Вид у него был несколько озабоченный, но не испуганный — сражение было для него вполне привычной неприятностью, но не поводом волноваться. — Не бойся, зорька ясная! — Увидев побледневшее лицо Дивляны, он улыбнулся ей широко и открыто, как и всегда: — Не тревожься, не отдадим мы тебя злому ворогу! Чего хотят-то? — обратился он к Велему. — За невестой, думаешь, пришли?

— Оно самое. — Велем кивнул, поправляя варяжский шлем. — Вольга упрямый, как гора каменная, а отец его горд. Я и думал, что не смолчат они, не проглотят такую обиду. И отец знает. Ну, коли нам они повстречались, нам с ними и разбираться. Пойду, поговорю.

— И я с тобой!

— И я! — тихо, но твердо подхватила Дивляна.

— Ты-то… — начал Велем, но замолчал.

Девушке нечего делать в переговорах перед возможной битвой, но в лице сестры он увидел нечто необычное — отрешенность и вместе с тем уверенность, внутренний свет, словно поднимающий ее над всем земным. Что-то подобное он уже видел… когда она стояла на вышитом полотне перед жертвенником, с золотым ожерельем на груди, а племя словеничей воздавало ей почести, как своей богине. Сейчас не было ни вышитого полотна, ни золотого ожерелья — на ней была простая свита из толстой шерсти, крашенная мареновым корнем и обшитая тонкими полосками желто-золотистого шелка. Дивляна куталась в плащ от ветра, который трепал ее рыжие волосы, задувал тонкие прядки в глаза, и она отводила их рукой, чтобы не мешали смотреть, — девичью тканку девушка уже не носила, а женского убора ей еще не полагалось. И все же божественное сияние оставалось с ней, и ее сходство с Яромилой показалось Велему заметным, как никогда раньше.

Со стороны озера шли дождевые тучи, синевато-серая стена придвигалась все ближе. Порывы ветра несли запах влаги, тревожили, заставляли невольно думать об укрытии. Велем, Белотур, Дивляна и десяток воинов двинулись вдоль берега, туда, где высадились плесковичи и где сквозь кусты угадывалось движение.

Выйдя из-за развесистых ив, ладожане увидели плесковичей уже совсем близко, в паре десятков шагов. Здесь тоже были два воеводы со своими людьми. И, глянув туда, Дивляна невольно ахнула — в одном из воевод она узнала самого князя Судислава. Второй, рыжебородый, был знаменитый воевода Рощень, много раз одерживавший победы над варяжскими находниками.

— Князь Судила! — Велем узнал его в тот же миг. — Сам приехал. Вольги-то не видишь? — Он обернулся к сестре, но она, побледнев еще сильнее, покачала головой. Ей казалось, появись сейчас перед ней Вольга — сердце не выдержит и разорвется.

— Понятное дело! — заметил Гребень, тоже в шлеме, непривычно чужой и суровый. — Их же двое в роду, а князь Судила не дурак, чтобы обоих в одну битву вести. Оба полягут — Плесков изборским князьям достанется. Видно, Вольгу дома оставил.

Сблизившись шагов на десять, ладожане и плесковичи остановились, выжидательно разглядывая друг друга. Князь Судислав был далеко не молод. Его первая семья со взрослыми сыновьями и двумя маленькими внуками погибла лет двадцать пять назад во время варяжской войны, когда захваченный врагами Плесков сгорел вместе с последними защитниками. После этого он взял молодую жену, от которой и родились Вольга и Любозвана. Самому ему перевалило за шестьдесят. Это был высокий худощавый мужчина, сам из варягов по матери, что сказывалось в его продолговатом лице с высоким и широким лбом; впалые щеки, резко очерченные, обтянутые кожей скулы, густые косматые брови, пристальный взгляд глубоко посаженных глаз придавали ему суровый и непримиримый вид. Сын и дочь его оба уродились в свою красавицу мать и с отцом не имели никакого сходства. На грудь, затянутую кольчугой, спускалась длинная узкая борода; прежде светловолосый, теперь князь Судила совсем поседел.

Взгляд, которым он окинул Велема, Белотура и Дивляну, стоявшую между ними, сразу сказал им, что ради этой встречи он и явился сюда и ничуть не удивлен, обнаружив этих троих вместе.

— Здоров ли ты, Судислав Володиславич? — Велем, видя перед собой человека старше годами и более высокого рода, поклонился первым. Двое других поклонились тоже: Белотур — с достоинством, а Дивляна — с тайным чувство вины. — Не на лов ли ты собрался с дружиной? Что же за дичь думаешь бить?

— Здравствуй и ты, Велемысл Домагостич, — ответил князь Судила. — И добрые люди, что с тобой. Собрался на лов я, это ты верно сказал. Добыть думаю белу лебедушку, что сын мой подстрелил, да лихие люди отняли.

— Не в своих угодьях сын твой охотился, — ответил Белотур, и теперь на его лице не было привычной улыбки. — У другого ловца хотел он добычу перенять, что за лебедь белую честно выкуп дал. За такие дела кровью платят, а твой сын невредим ушел. За то ему и благодарить бы богов, чуров и род Домагостев, что по старой дружбе ему обиду простить хотел. А ты, муж годами старый и летами умудренный, из своей же вины новую вражду раздуваешь.